Аннотация: Рассматривается распространение знаний об античности в России во второй половине XIX – нач. XX вв. в контексте развития исторической науки, образования, общественной мысли, в центре которого находились антиковеды – специалисты в области знаний об античном мире.

Ключевые понятия: просветительство, антиковеды, интеллигенция, воспитание, классическое образование,  наука об античности.

Annotation: In this article spreading of knowledge about antiquity in Russia in the second half of XIX – beginning of XX century is considered in the context of the progress of historical science, education, social thought, in the center of which are researchers of antiquity – the specialists in the field of knowledge about the antique world.

Key Concepts: enlightenment, researchers of antiquity, intelligentsia, education, classical learning, science of antiquity.

Т. В.Чугунова

Просветительская  деятельность антиковедов  и воспитание отечественной интеллигенции в России во второй половине XIX – нач. XX вв.

Вопросы отечественного дореволюционного классического образования,  и конкретно – место и роль  в нем «классической» составляющей (изучение древних языков, литературы и истории), их взаимосвязи с формированием отечественной интеллигенции в последнее время нередко находятся в центре внимания исследователей различных специальностей: историков, социологов, политологов, философов и др. Данная тематика актуализируется современными проблемами, связанными с поисками идеала, национальной идеи в целом, кризисом интеллигенции, и, в частности, гуманитарными поисками, а также определением ориентиров для педагогической теории и практики.

Обращение к историческому опыту, между тем свидетельствует о том, что идеи античности в России XIX в. – начала XX в. легли в духовное основание общества, разрешение проблем, связанных, в первую очередь, с воспитанием нравственной интеллигентной  личности. Рецепция античного наследия, феномен «русской античности» были взаимосвязаны, по мнению авторитетного исследователя Г. С. Кнабе, с "расцветом” русской интеллигенции конца XIX – начала XX веков. Благодаря чему это стало возможным?

Проникновение античности на русскую почву, а в дальнейшем ее бытование в нашем Отечестве происходило на разных уровнях и осуществлялось разными путями.

В рамках данной работы сделана попытка рассмотреть распространение знаний об античности в России во второй половине XIX – нач. XX вв. в контексте развития исторической науки, образования, общественной мысли, в центре которого находились антиковеды – специалисты в области знаний об античном мире, преподаватели университетов и гимназий, а также дать оценку роли антиковедов в культурно – просветительской деятельности, направленной на распространение знаний об античности среди учащихся и студентов, широких слоев населения России; показать комплексный подход в изучении античности  и практический вклад ученых в поддержку классического образования в России, что в конечном итоге способствовало распространению и усвоению знаний на разных уровнях общественного сознания, и, в первую очередь, будущей интеллигенции.

Популяризация сведений об античном мире, так же как и его изучение, на протяжении длительного времени в России (профессионалы и «любители», меценаты),1 включала в себя ко второй половине XIX – началу XX веков людей, представляющих различные области знания. Вначале была велика роль книжного знания (святоотеческая и византийская богословская литература) и его представителей, затем классицистов и классического образования (начало было положено в конце XVII столетия образовательной системой славяно-греко-латинской академии (основана в 1687 году как Эллино-греческая академия, с 1701 года - Славяно-греко-латинская академия); петровские преобразования и приобщение России к европейскому классицизму; переводы екатерининского времени, основание Академии наук и начало специальных занятий античностью

(Г.З.Байер и его последователи);

антиковедные занятия в Петербургской Академии наук

и университетах со второй половины ХVIII в.;

классические гимназии и университеты XIX – нач. XX вв.,), которые способствовали появлению все большего числа покровителей античности. Необходимо отметить, что, несмотря на то, что, например, Герцен, Чернышевский, Добролюбов, Писарев не были профессиональными историками, они знали главные произведения античной художественной и исторической литературы, наиболее крупные научные исследования в этой области. Революционные демократы разработали оригинальную концепцию античной литературы и античной истории.2 Преломляясь через специфику сознания различного рода интеллектуальной деятельности, античное наследие еще глубже проникало в русскую цивилизацию.

В дореволюционной России существовало «не менее нескольких тысяч лиц», преданных изучению античности и относящихся к ней с любовью и интересом.3 К этой группе принадлежали, прежде всего, профессора-филологи и историки; довольно многочисленные учителя древних языков; затем многочисленные специалисты по предметам, близким к античности: это философы, археологи и историки искусства, юристы-романисты, языковеды и др. К ним можно отнести некоторых представителей православного и католического духовенства и ученого монашества; наконец, просто образованных люди различных профессий, сознающих великое образовательное и культурное значение античности.[4]

Среди них в распространении знаний об античности, выделялись историки и филологи, профессионально занимающиеся классической наукой.

Для того, что бы в полной мере оценить их роль, необходимо вначале вновь подчеркнуть и дополнить отличия «русской античности» от западного ее варианта, а так же, хотя бы кратко, рассмотреть тенденции развития отечественной науки и образования, в которых функционировало антиковедение.

Профессиональное изучение древнего мира, окончательно оформившееся к первой четверти - середине XIX века, не носило характер простого заимствования. Этим отличалась, в целом, и культурологическая ситуация в России. Общественная мысль страны, выражаясь словами Н. И. Кареева, имела то «громадное удобство», что тесно связанная с многовековой культурой западноевропейских народов, могла открывать «сразу то, до чего другие доходили веками». Но «пассивное усвоение продуктов чужой культуры» было недостаточно и опасно для общества и для интеллигенции, которая могла беспрепятственно «переходить от одного умственного строя к другому». Поэтому, согласно Н. И. Карееву, был необходим «самостоятельный трудовой процесс».[5]

Антиковедение несло в себе черты развития российского обществознания второй половины XIX века, в целом, которому так же была присуща своя специфика. Она заключалась в том, что, несмотря на вовлечение в общественно-политическую практику и акцентированную критическую функцию, ему была чужда «прагматика».[6] «Таковыми были духовные потребности российского общества, осознание которых давало лучшим представителям интеллигенции, …силы создавать выдающиеся научные труды, развивать блестящие научные школы», с полной самоотдачей доносить свои знания до общества.[7] В связи с этим становится понятным высказывание профессора Ф. Ф. Зелинского в предисловии к своей книге «Античный мир». Несмотря на то, что в популярных пересказах греческой мифологии на Западе недостатка нет, читатель, знакомый с каким-либо из них, при сравнении с отечественными, найдет массу различий.[8] Отличия состояли в том, что анализу самого профессора Ф. Ф. Зелинского и его коллег, было присуще представление греческой мифологии в виде циклического, композиционного и идейного единства, введения культурно-исторических подробностей между историческими рассказами.

В другой своей работе, под названием «О чтении судебных речей Цицерона в гимназиях», Фаддей Францевич высказывался еще более категорично. Он подчеркивал, что «преподаватели германских гимназий, читающие судебные речи Цицерона со своими учениками, учат последних тому, чего они сами не понимают».[9] Далее ученый поясняет: «Понять Цицерона может только тот, кто с юридическими познаниями соединяет философский взгляд и реторико-эстетическое чутье; те же, о которых я говорю, редко бывают философами, еще реже знают реторику – я говорю о серьезной и живой греко-римской реторике, а не о презренной «риторике» новейших времен – и никогда не изучают юриспруденцию».[10] Исследователи научного творчества и биографии Фаддея Францевича напоминают, что о подобном положении вещей ученый знал из опыта обучения в немецком училище св. Анны (Annenschule), а затем в Русской Филологической Семинарии при Лейпцигском университете.[11]

Непосредственное влияние на распространение знаний и русскую науку об античности оказала активизация процессов развития науки и образования, государственная политика в этой области в России второй половины XIX века.

Упадок русских университетов 50 – начала 60-х годов XIX века по причине событий французской революции 1848 года и опасений размножения революционных идей и вольнодумства сменился прогрессивными начинаниями. Новое время эпохи реформ породило обновление во всех сферах государственной и национальной деятельности. Не осталась в стороне и русская наука. Более того, по мнению антиковеда В. И. Модестова, обновление это ни в одной сфере жизни «не высказалось так ясно и так прочно, как именно в сфере науки».[12] Новый университетский Устав, сменивший Устав 1835 года, был принят 18 июня 1863 года. По инициативе министра народного Просвещения А. В. Головнина его положения знаменовали собой важные перемены в подготовке отечественных кадров. Университетам была дана автономия, увеличено количество кафедр, значительно усилены денежные средства на учебные учреждения, учебные пособия и другую учебную литературу. Для столичных профессоров увеличено содержание вдвое, для провинциальных – более чем вдвое. Поощрялась организация научных съездов, научных обществ, научных экспедиций.

Отталкиваясь от начала преобразований в русской науке пореформенного периода, можно привести факты, изложенные в отчете министра народного просвещения и приведенные профессором В. И. Модестовым о том, какие позитивные перемены в связи с этим произошли. По прошествии восьми лет (с 1863 по 1871 годы) «Ученая деятельность наших университетов, независимо от чтения лекций, выразилась в течение 1871 года в издании значительного числа ученых трудов, в публичных лекциях, которые читались 68-ю профессорами во всех университетах… и, наконец, в том живом участии, которое принимали университетские корпорации в развитии и распространении круга действий ученых обществ, состоящих при всех университетах».[13] Начинают появляться иностранные ученые, считающие нужным овладеть русским языком, рецензии на русские книги в зарубежных журналах.

Положительные тенденции развития русской науки и образования, расширение научных связей с зарубежными коллегами особенно было необходимо для продвижения вперед наук историко-филологических. Их развитие, а, соответственно, и интерес к ним молодежи не имели в обществе того положения как естественные. Учитывая тот факт, что во всех научных отраслях почти до середины XIX века, за исключением русской истории, русской словесности и права преобладали, за неимением собственных, немецкие представители, зачастую не знавшие русского языка, необходимо поэтому, на мой взгляд, придерживаться объективного критерия оценки, не умаляющего отечественных достижений в жизнедеятельности гуманитарных наук. То есть, не принимать за точку отсчета европеизацию историко-филологической науки, а отмечать ее национальные достижения, которые, в конечном итоге, подняли ее на должную высоту и явились почвой для расцвета русской интеллигенции.

Продолжающееся развитие русской науки об античности, особенно ее культурно-историческая направленность, акценты на моральных качествах личности древнего мира с проекцией на нового человека и т. д., не являлись лишь наукообразными построениями. Исторические науки, в первую очередь древнеклассические, и их представители, несли большую ответственность за воспитание привилегированных членов общества. Это объяснялось, несмотря на колебания интереса к классицизму, объективными обстоятельствами приоритетного положения наук классического цикла в гимназии, через которую должны были пройти все представители элиты государства. Поэтому многие ученые понимали важность не только книжных знаний и учености для себя, но и просветительского начала.

«… два типа интеллигенции, …даны уже там за 2400 лет до нашего времени: одной, которая зажигает светоч знания для всех и отдает свои силы делу необозримой массы безвестных работников жизни; и другой, которая прячет свою струйку света только для себя, …. И пусть нас спросят: следовала ли этому призыву наша интеллигенция? На этот вопрос не может быть двух ответов, наша великая страна во многом глубоко несчастлива, но одно в ней здорово, сильно и обещает выход и освобождение: это мысль и порыв ее интеллигенции».[14] Это высказывание известного историка XIX – начала XX веков Р. Ю. Виппера «родилось» в результате его обращения к умственным спорам древнего мира. Он выделил два типа греческой интеллигенции - «строителей духовной жизни» и спроецировал их на роль и предназначение современной ему отечественной.

В отношении распространения знаний о своей науке, российская интеллигенция, в лице историков - антиковедов, была поставлена в более тяжелые условия, сравнительно с другими учеными и преподавателями. Их педагогическая деятельность, стоявшая на первом месте, среди научной и собственно популяризаторской сторон просветительства, постоянно испытывалась на прочность. Необходимо было обладать определенным мужеством и настойчивостью, огромной любовью к своему делу, чтобы внедрять «чужую» культуру в условиях непрекращающихся споров «славянофилов» и «западников», дискуссий о пользе классического образования, в ситуации отставания от западноевропейской научной традиции. «Тут первое место… естественно, принадлежит учителям как высшей, так и средней школы. Если они не уверены в том, что порученная их попечению идея представляет собою важное культурное достояние – то их первый нравственный долг заключается в том, что бы решить для себя этот вопрос. Нет положения мучительнее того, в котором находится человек, не убежденный в пользе той идеи, которой он служит; что может быть несчастнее священника-атеиста?».[15] Если педагог уверен в том, что делает, то он должен доказать всем, что он «родник живой воды, а не стоячий пруд».[16]

Популярное изложение исторических знаний, в том числе о древней истории, лишь на первый взгляд не представляло большой сложности. На самом деле, это всегда было очень трудным жанром. Основным препятствием для профессионалов в их стремлении приблизить античность к миру людей XIX - начала XX веков являлась попытка подстроить свой способ восприятия событий прошлого под слушателей или читателей. Научные факты должны были быть изложены таким образом, что бы учитывать уровень знания и интерес общества к тем или иным сюжетам древности. То есть, исторические сведения не должны низводиться до примитивного изложения, но и не должны быть слишком наукообразными, кроме того, они непременно должны вызывать интерес и понимание публики. Печальный опыт непонимания этих задач представлял сборник «Древняя и новая Россия», основные авторы которого, в лице именитых профессоров истории – К. Н. Бестужева-Рюмина, Д. И. Иловайского, Н. П. Барсукова – не смогли добиться успеха в качестве популяризаторов.[17] Редактор этого издания, С. Н. Шубинский, обобщая свой неудачный опыт, писал 8 апреля 1879 года А. С. Суворину: «Число деятелей русской исторической науки пополняется очень медленно и, притом большею частью, не талантами, а тружениками, преследующими в своих работах исключительно строго научные цели и мало заботящимися или не умеющими популяризировать свои знания и, поэтому, необходимо выбрать (что в высшей степени, с точки зрения Шубинского, трудно – Т. Ч.) ученые статьи, которые не засушили бы издание и, в то же время, не сделали из него увеселительного чтения, нравящегося малообразованной массе, но развращающего, а не воспитывающего ее».[18]

По справедливому замечанию профессора В. П. Бузескула, многие российские представители античной истории середины XIX века обладали даром просветительства, способностью быть «миссионерами». Некоторые из них имели особенно огромное влияние на слушателей, на современное им общество, превращая античное наследие в элемент культуры и мировоззрения людей XIX века.[19] О многих из них можно сказать словами, характеризующими выдающегося антиковеда, профессора М. И. Ростовцева: «как это ни покажется удивительным, но при разносторонней и напряженной научной деятельности, которую вел этот человек, львиную долю его времени и сил все же у него отнимало чтение различных курсов лекций, ведение семинариев и индивидуальной работы со студентами».[20]

Профессора Т. Н. Грановский, П. Н. Кудрявцев, С. В. Ешевский - коллеги по исторической кафедре Московского университета, поражали современников своей величиной. Каждый из них был прекрасным лектором, ученым, высоконравственной личностью. Очень точную и емкую оценку Т. Н. Грановского дал Н. Г. Чернышевский: «Русский ученый – служитель не столько своей частной науки, сколько просвещения вообще… Грановский был одним из сильнейших у нас посредников между наукой и нашим обществом; очень немногие лица имели такое могущественное влияние на пробуждение у нас сочувствия к высшим человеческим интересам».[21]

Харьковским Грановским называли профессора всеобщей истории Харьковского университета второй половины 30-х и начала 40-х годов XIX века М. М. Лунина. На его блестящие лекции собирались толпы слушателей. Профессор В. П. Бузескул приводит мнение Н. И. Костомарова, ценное тем, что исходит от историка, в высшей степени правдивого и строгого в своих отзывах. По словам Н. И. Костомарова, ученика М. М. Лунина, его учитель, несмотря на не выдающийся голос и дикцию, умел расположить слушателей богатством содержания и критическим направлением. Лекции профессора произвели в духовной жизни Костомарова решительный поворот, в результате которого он полюбил историю более всего и с тех пор с жаром предался чтению и изучению исторических книг.[22]

Талант П. Н. Кудрявцева, профессора Московского университета, отличался от таланта Т. Н. Грановского. Лекции его поражали необыкновенной задушевностью, теплым участием. Он как бы переживал все исторические события вместе с их героями. От того, они были наполнены жизнью, воссоздавался их нравственный облик. Тонкий психологизм научных и лекционных построений не отнимал его от нравственного облика самого Кудрявцева. Все его душевные силы были отданы интересам или отдельных людей, или общества. «Немногие умели внушать такую любовь к своему предмету, немногие умели так поддерживать и руководить первые шаги начинавших ближайшее знакомство с наукой… Да, был он наставник в полном смысле этого слова».[23] Профессор не чувствовал себя способным к публичным лекциям, но его обширная деятельность в университете и вне его стен, полностью компенсировала этот «недостаток». Сверх обязательных лекций он намеревался открыть курс итальянской истории для желающих. Вел политическое обозрение в журнале «Русский вестник». И уже, будучи тяжело больным, не хотел отказываться от этой работы, отсматривал нужные материалы в иностранных изданиях для журнала, мотивируя тем, что воспитание общества не менее важно, чем научная деятельность.[24]

С. В. Ешевский, коллега П. Н. Кудрявцева, был, в свою очередь, по отзывам современников не менее выдающейся личностью в отношении распространения знаний об античности. Просветительские начала его, как преподавателя, проявлялись в деятельном участии ученого, так же в последние годы жизни тяжело болевшего, во всех университетских занятиях. Он – лектор, экзаменатор, устроитель педагогических курсов, Археологического Общества, деятельный член всевозможных комиссий и университетского совета. «Особенно нежны были заботы С. В. Ешевского о Московском университете; за границей … он много хлопотал … о том, что бы приобрести для университета полную коллекцию, если не самих предметов, то хоть слепков с вещей глубокой древности, добытых, в последнее время, усилиями новейшей археологии, в различных местностях Германии и Швейцарии».[25] В условиях плачевного обеспечения книгами и учебными пособиями, тем более ценным, было его разрешение пользоваться своей богатой библиотекой студентам. «Натура С. В. Ешевского была из числа тех, которые не могут смотреть на занимаемое место только как на средство к добыванию известного количества рублей».[26]

Нельзя не отметить деятельность М. С. Корелина (1855-1899), профессора Московского университета. Главным предметом его научных занятий была история итальянского гуманизма. В заграничной командировке 1885-1887 годов он работал в библиотеках Германии, Италии, Франции, Англии. Издал 2-х томный труд – «Ранний итальянский гуманизм и его историография» (1892), более 1000 страниц. Сущность гуманизма, по М. С. Корелину, заключалась в выработке нового миросозерцания на основании классической древности. Возрождение классической древности не цель, а средство, орудие для удовлетворения новых потребностей. Ее изучение было не причиной гуманистического движения, с точки зрения ученого. Оно было проявлением, основанием, необходимым источником для культурного роста личности. Более того, главнейшими результатами гуманистического миросозерцания, основанного на античных идеалах, явилось, по Корелину, «образование общественного мнения и руководящего им класса светской интеллигенции».[27]

Активная пропаганда ценностей классического мира выражалась в выступлениях с научно-популярными лекциями в стенах гимназий и университетов.  Лекции антиковедов слушали не только будущие историки, но и поэт Д. С. Мережковский, композитор А. К. Глазунов и другие. Античность постепенно входила в круг интересов русской интеллигенции.

Участвовали ученые - антиковеды в чтениях публичных лекций в пользу пострадавших от неурожая, в помощь недостаточных студентов, занимались издательской деятельностью. Последняя составляла значительную часть их научно - просветительского творчества. Это были публикации на страницах журналов «Русская школа», «Журнал Министерства Народного Просвещения», «Филологическое обозрение», «Гимназия», «Исторический вестник», «Вестник Европы», «Вестник всемирной истории» и других. Сотрудничество с редакторами и издателями справочников и словарей, литературных серий (в издательстве М. В. и С. В. Сабашниковых, выпускавшем историко-литературную серию «Памятники мировой литературы», вышло 30 книг (сочинения Софокла, Еврипида и др.), редактором ее был профессор Ф. Ф. Зелинский). У истоков рубрики «Заграничные исторические мелочи и новости» журнала «Исторический вестник», пользовавшейся огромной популярностью среди читателей, стоял профессор В. И. Герье. Несмотря на то, что данное издание не очень «жаловали» антиковеды,[28] журнал добросовестно знакомил свою аудиторию с книгами В. П. Бузескула, Ф. Ф. Зелинского, М. И. Ростовцева, И. М. Гревса, Э. Гримма, Ю. А. Кулаковского и других. Активным было участие антиковедов в переводах античных классиков и комментарии к ним, работа в научно-образовательных курсах, обществах, кружках («Эрмитажный» кружок студентов, где выступали М. И. Ростовцев, Ф. Ф. Зелинский).

И. В. Цветаев опубликовал серию статей в журнале «Русский вестник» о проблемах образования в Древнем Риме, проводя аналогии с современной ему ситуацией. О просветительских устремлениях антиковеда говорит его переписка. И. В. Цветаев сокрушался в письме к А. Н. Пыпину по поводу того, что в русской литературе до сих пор не появилось ни одной «путной» и обстоятельной статьи о работах «счастливого копателя» Шлимана и предлагает свои услуги в написании о нем и его находках.[29] В другом письме ученый просит известить его, как автора статьи  в «Вестнике Европы» «Из путешествия по Италии», о судьбе своей публикации - «дошла ли рукопись по адресу».[30] Нельзя не вспомнить о деятельности антиковеда по организации музея слепков в 1912 году (музей Изящных искусств в Москве, позднее Изобразительных искусств им. А. С. Пушкина). 15 января 1894 года в послании к И. В. Помяловскому И. В. Цветаев пишет о том, что отдавал свое время «пропаганде» идеи Музея, составлял статью для «Московских Ведомостей», искал помощников и делал визиты милостивцам и меценатам. Отмечал, к чести москвичей, их щедрость в благотворительности на нужды Музея.[31]

В период революции М. И. Ростовцев не случайно пишет очерк о гражданских войнах в Риме. По мнению ученого, историческая справка в прошлом, конечно, не предскажет будущего, но она позволит по - другому посмотреть на настоящее. «Современный мир в этом плане нельзя назвать точной копией мира древнего. Но, кончилась ли эра гражданских смут, изменились ли их причины, психология и основные особенности?».[32] Сопоставляя экономическую эволюцию античного и современного мира, М. И. Ростовцев проводил аналогию между античным этапом развития капитализма и современным, видел их схожесть и лишь количественную, а не качественную разницу.[33] Волновал историка вопрос, навеянный событиями Октябрьской революции, о кризисе и упадке цивилизации. Здесь М. И. Ростовцев видел предполагаемые причины крушения античной культуры, проводя параллели со своим отечеством, в гибели элитарной, интеллигентской культуры, растворение ее в массовой, в результате противостояния городской «буржуазии» и варварского, сельского «пролетариата».[34]

Проведение исторических аналогий было связано со стремлением антиковедов не только просветить и развлечь читателей и слушателей. Они пытались разрешить стоящие перед обществом проблемы. Задача популяризации ставилась ими широко. В нее входили намерения разъяснить все стороны духовной, общественной и частной жизни греков и римлян не только юношеству средней и высшей школы, но и зрелым широким слоям общества. Это находит подтверждение в том, что, несмотря на ограниченные масштабы классического образования, появилась значительная по численности читательская аудитория, обладавшая достаточным уровнем подготовки и кругом интересов.[35] Средствами для этой цели служили, по словам антиковедов, наряду с изданием научных и недорогих книг и высокого уровня статей в журналах, так же образцовые художественные переводы древнеклассических произведений.[36]

Можно сказать, что просветительство российских антиковедов определялось их научной, педагогической, жизненной позицией, направленной на поднятие на должную высоту положения классицизма в России. Конечной целью этой идеи являлось воспитание общества и отдельных его членов, «даже в среде … недоброжелателей».[37]  Залогом служения «бессмертной идее античности», так же как и в системе образования, было, по словам Ф. Ф. Зелинского, сотрудничество в просветительстве.[38]

Таким образом, подвижническая научно – просветительская работа антиковедов являлась органичной частью их разносторонней деятельности. Можно сказать, что социально – профессиональный и духовный облик самих ученых соответствовал званию интеллигента, так как они обладали стремлением не только научить или удовлетворить свои исследовательские интересы, но и воспитать себе подобных на высоких образцах Греков и Римлян (как уважительно именовались древние народы в дореволюционной литературе).

Примечания

1.     Подробнее см: Черняев П. Н. Пути проникновения в Россию сведений об античном мире. Воронеж, 1911.

2.     Историография античной истории: Учебное пособие / Под ред. В. И. Кузищина. М., 1980. С. 215.

3.     «Союз любителей и друзей античного мира». Б. и. Б. г. С. 2.

4.     Там же.

5.     Кареев Н. И. Позитивизм в русской литературе // Социология в России XIX - начала XX веков. Тексты. М., 1997. С. 233.

6.     Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: опыт русской исторической школы. Казань, 2000. С. 121.

7.     Бердяев Н. Вехи. Интеллигенция в России. 1909-1910. М., 1991. С 10.

8.     Зелинский Ф. Ф. Предисловие // Зелинский Ф. Ф. Античный мир. Т. 1. Эллада. Ч. 1. Вып. 1. Сказочная древность. Петроград, 1922. С. III.

9.     Он же. О чтении судебных речей Цицерона в гимназиях // Филологич. обозр. Т. VII, отд. I, 1894. С. 152.

10. Там же.

11. Цит. по: Белкин М. В. Тема Цицерона в творчестве Ф. Ф. Зелинского //Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира: Сб. ст. /Под ред. Э. Д. Фролова. С. 362.

12.  Модестов В. И. Русская наука в последние двадцать пять лет: Публичная лекция, прочтенная 17 апреля 1890 г. в актовом зале Императорского Новороссийского университета, по случаю двадцатипятилетия университета. Одесса, 1890. С. 9.

13. Там же. С. 17.

14. Виппер Р. Ю. Две интеллигенции и другие очерки. 1900-1912. Сб. ст. и публ. лекций. М.,1912. С. 24-25.

15. Зелинский Ф. Ф. Наши цели // Гермес. Науч.-попул. вестн. античного мира. 1907. Т. 1. № 2. С. 34.

16. Там же.

17. Ляпустина Е. В. Античная история в русском журнале «Исторический вестник, 1880-1917 гг. (Аналитический обзор) // История европейской цивилизации в русской науке. Античное наследие. Сб. обзоров. М., 1991. С. 149.

18. От «Древней и новой России» к «Историческому вестнику»: (С. Н. Шубинский и становление исторических научно-популярных изданий в России в 1870-е гг.) // Книжное дело в России во второй половине XIX – начале XX вв. Л., 1988. Вып. 3. С. 166-167.

19. Бузескул В. П. Всеобщая история и ее представители в России в XIX и начале XX века. Л., 1929-1931. Ч. 1. 1929. С. 99.

20. Скифский роман / Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 58.

21. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1947. Т. III. С. 596; о П. Н. Кудрявцеве С. 597.

22. Бузескул В. П. «Харьковский Грановский»: (Профессор М. М. Лунин) //Бузескул В. П. Исторические этюды. СПб., 1911. С. 249.

23. Ешевский С. В. Петр Николаевич Кудрявцев как преподаватель. М., 1858. С. 5.

24. Там же. С.4.

25. Трачевский А. Степан Васильевич Ешевский. М., 1865. С. 33.

26. Он же. Указ. соч. С. 11-12.

27. Бузескул В. П. Профессор-гуманист (Памяти М. С. Корелина) //Исторические этюды. СПб., 1911. С. 238-240.

28. Ляпустина Е. В. Античная история в русском журнале («Исторический вестник», 1880 – 1917 гг. ): (Аналитический обзор) // История европейской цивилизации в русской науке. Античное наследие. Сб. обзоров. М., 1991. С. 156.

29.  НИ ОР РНБ. Ф. 621. Архив А. Н. Пыпина. Ед. хр. 953.

30. Там же.

31.  НИ ОР РНБ. Ф. 608. Архив И. В. Помяловского. Оп. 1. Ед. хр. 1402.

32. Ростовцев М. И. Древний мир и современность: Публичная лекция, прочитанная в Йельском университете 25 января 1944 г. // Скифский роман /Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М. 1997. С. 593.

33. Там же. С. 586.

34. Ростовцев М. И. Закат античной цивилизации // Русская мысль. 1922. С. 8-12, 10, 18.

35. Ляпустина Е. В. Античная история в русском журнале («Исторический вестник», 1880 – 1917 гг.): (Аналитический обзор) // История европейской цивилизации в русской науке. Античное наследие. Сб. обзоров. М., 1991. С. 147.

36. Нагуевский Д. И. О популяризации сведений по классической древности: Д. И. Нагуевского, Ординарного профессора римской словесности в Императорском Казанском Университете. Воронеж, 1884. С. 1 - 14. Отд. оттиск из «Филологич. зап.».

37. Там же. С. 5.

38. Цит. по: Белкин М. В. Тема Цицерона в творчестве Ф. Ф. Зелинского //Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира: Сб. ст. /Под ред. Э. Д. Фролова. С. 362.